Поводом написания данного материала послужил один из фрагментов телепередачи «Момент истины». Речь шла о работниках прокуратуры Псковской области. Герои – семья, состоящая из трёх человек: мама, дочь и её муж. Люди с высшим юридическим образованием, стоящие на страже российских законов, развлекались тем, что наряжались в фашистскую форму и делали это с большим удовольствием. Своим крутым настроением они решили поделиться с миллионами пользователей Интернета. Им это удалось. Настроение тех, кто видел это действо, по крайней мере, тех, кто в здравом уме, поднялось до такой степени, что многие, уверена, не смогли уснуть до утра (передача ночная).  

Я тоже пыталась понять, что же руководило этими людьми? Не мог же алкоголь перевернуть мозги до такой степени. Значит, в этих прокурорских головах вообще что-то не так, давно – скорее всего, с детства, хотя и учились по учебникам, где рассказывается о Великой Отечественной войне, и фильмы, наверное, смотрели, даже, может быть, книги читали о том историческом времени. Я вспомнила своё детство, когда мальчишки играли в войнушку, и никто не хотел быть фашистом и надевать каску, где мелом была нарисована нацистская свастика, – поэтому бросали жребий. А тут взрослые люди, представители закона, жители страны, победившей фашизм, добровольно надели на себя гитлеровскую форму и показали себя всему миру.

Стыдно. За них. За себя. За Россию.

Что же с нами происходит? Неужели мы становимся Иванами, не помнящими родства, своей истории? Этого нельзя допустить, иначе мы встанем перед фактами, перед которыми сейчас стоят Украина, Прибалтика. Там война трактуется с точностью до наоборот: советские солдаты – оккупанты,  фашистские – освободители...

Детство человека – зеркало всей его дальнейшей жизни: взгляды, убеждения закладываются там, далеко. Поэтому мне захотелось рассказать, какое оно было у нас, поколения, сформировавшегося в 60-е годы прошлого уже века.

Я родилась в августе 1953 года, через полгода после смерти вождя и учителя (только так его называли при жизни) Иосифа Виссарионовича Сталина. Медицинская наука свидетельствует, что младенец в утробе матери всё слышит и чувствует. Только не помнит. Но если бы такая память была, моя сохранила бы мартовские дни 1953 года. Моя мамочка плакала и всё время повторяла: «Господи, как же теперь мы будем без Него?». Она действительно не знала, что делать, ведь она была на фронте, где с именем Сталина шли в атаку, гибли за Родину…

Это имя я слышала постоянно с тех пор, как стала осознавать себя. Помню же я себя ещё до трёх лет. По утрам, открывая глаза, я видела Его, потому что прямо перед моей кроватью висел большой портрет, и, как мне казалось, он смотрел на меня и всё знал, всё понимал.

Хоть и прошло после войны довольно много времени, в 1957-58 годах она ощущалась во всей нашей жизни. Город Нижние Серги, где я росла, тогда был как большая деревня. Деревянные постройки, у всех – огороды, держали коров, овец, кур. Многие строили новые дома. Сейчас это странно, но тогда было в порядке вещей помогать соседям артелью. После работы брали топоры, пилы, гвозди и шли на очередной дом. Несколько вечеров – и можно праздновать новоселье. Выносили столы, которые накрывались вскладчину. Пили бражку, но никто не напивался, ели пироги, а потом под гармонь пели песни о войне: «Синий платочек», «Катюша», «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина». Последнюю почему-то пели чаще всего. А на другой день шли на следующий дом.

Почему люди были другие? Да потому, что после общего испытания войной они как никогда ощущали радость жизни. Всё плохое – позади, всё хорошее – впереди. И неважно, что разносолов на столе нет, и ходили в сапогах или калошах – всё скоро изменится. Это ощущение радости, доброты мы, ребятишки, впитывали в себя незаметно, и нам было хорошо.

Фото с мамой. Первомайская демонстрация. 1959 год. (Фото из семейного архива Л. Снятиновской).

Однако была и другая сторона жизни, которую я проанализировала, уже будучи взрослой. Мне запомнились разговоры «на брёвнышках». Это когда несколько человек уединялись где-нибудь подальше от всех и говорили тихо, оглядываясь. Речь шла о предателях. Дайнеко, Хорунже, Приставка – эти люди жили рядом с нами, но они не «наши». С ними здоровались, но близко не знались. Мне пяти-шестилетнему ребёнку многое было непонятно. Чем плох дядя Петя Хорунже, ведь его дочка Валя – моя лучшая подруга, у нас даже дни рождения почти в один день. Или дядя Валера Дайнеко, у которого такая красивая жена – носит шляпки, туфли на высоких каблуках, и – о, ужас! – она красит губы! Этого никто из местных женщин не делал, и почему-то считалось неприличным «душиться». Отмечу, к слову, у всех женщин были длинные волосы, которые укладывались в корону, кудри были, очевидно,  для «городских дамочек».

А дядю Толю Приставку мы, ребятня, просто обожали. Весёлый, даже в войнушку мог с нами поиграть. Единственные мальчишки, его сыновья, могли запросто роль фашистов исполнить, даже слова по-немецки знали...

Гораздо позднее я узнала, что Хорунже выслан на Урал за то, что проживал в Белоруссии, на оккупированной территории, у Дайнеко жена на Украине работала переводчицей, а Приставка подростком попал в Германию, где работал у богатого фермера.

Какова была вина каждого из них – не знаю. Никого уже нет в живых. На детях эти сложности никак не отражались. Мы росли, потом учились в одной школе, с вышеперечисленными – в одном классе. Наша первая учительница – участница партизанского движения в Белоруссии Мария Леонардовна Голубицкая. Правда, сама она о войне не рассказывала. О том, что была в партизанах, нам поведал её муж – Эдуард Фадеевич, который позднее четыре года был нашим классным руководителем. Мария Леонардовна, наверное, хорошо обучала нас предметам начальных классов, не помню. Зато хорошо помню её беседу о том, что мальчики должны помогать девочкам, что нужно уважать старших, быть чистыми, причёсанными. Такие простые истины, и такие нужные…

Нас никто не просил, но мы помогали одноклассникам, у которых не было отцов (а таких насчитывалось около половины класса), копать огород, садить картошку (а осенью – убирать), колоть дрова, носить воду. И всё делали с удовольствием. Не возникал и вопрос помощи родителям по дому.

Вспоминая то далёкое время, я вновь и вновь понимаю, что не материальное благополучие и сытый желудок – главное для человека (многие со мной не согласятся, но это моё мнение и убеждение), а всё же важнее ощущение своей нужности.

Моя мама воевала, но никогда ничего не рассказывала, однако я всегда – с самого раннего детства – ощущала, что она у меня особенная, причастная к чему-то большому, очень важному. Может быть, потому, что вместе с нами всегда был Он. Один его портрет был чёрно-белый (о нём я уже говорила), строгий. Мне больше нравился другой, цветной, который висел в большой комнате, где Сталин мудро улыбался в усы. Именно за этот портрет грудью встала моя мать, когда отец пытался сорвать его и уничтожить. Такой мать я больше никогда не видела. Сегодня мне понятны её чувства: она не дала уничтожить не бумагу, а память. Память о своих погибших товарищах, о себе, которая была призвана на фронт в восемнадцать лет... Никакого культа личности мама так и не признала...

Коллаж: РиО | Фото: Интернет-источники

Куда делись портреты вождя, я не знала. На месте черно-белого повесили зеркало в узорной рамке, а на месте другого – портрет полководца Александра Васильевича Суворова. Через много лет, разбирая после смерти мамы вещи, в старом сундуке я обнаружила бережно завёрнутый в газеты рулон. Это оказался тот самый портрет, который пытался порвать отец...

Я сидела в пустом родительском доме. На столе лежала «история» моего детства, из старого зеркала в узорной рамке на меня смотрела женщина, очень похожая на маму. За окном стоял август 1981 года, и мне было ровно столько же, сколько моей матери, когда я появилась на свет холодным летом 1953 года...

Когда этот материал был написан, нас всех опять потрясло ужасное событие – в Иркутске 5 марта были зверски убиты ветеран войны и его жена. Из-за денег. Не от боевых ран, не от болезни погиб старый солдат. Его убили те, за кого воевал, в окопах мёрз, смерти в лицо смотрел. Знал ли он, что придёт она к нему в лице нескольких ублюдков, называемых высоким словом – Человек? Да нелюди они вовсе! И той святой памяти, которая никогда не позволит совершить преступление, пойти на предательство, у них нет. Как и у тех, кто надел на себя фашистскую форму.

Текст: Людмила Снятиновская